Средиземье

Средиземье — земли Арды к востоку от моря Белегаэр, от Харада на юге до Серых гор на севере и от озера Рун на востоке до Линдона на западе. В Первую и Вторую эпохи Средиземье простиралось до залива Куй-виэнен и включало земли к северу от Белерианда; на востоке же лежали внутренние моря, отделявшие континент от Пустых Земель. Остров Нуменор частью Средиземья не являлся. Катаклизм, известный как Великое Смещение и вызванный падением Нуменора, Средиземье практически не затронул, лишь немного изменив очертания побережий.
На квенийском Средиземье называлось Эндорэ — Срединная Земля, а на синдарине — Эннор, что означало то же самое.

• Язык, представленный в этой истории как английский, на самом деле в третью эпоху назывался «вестрон» (westron) или «всеобщим языком» в западных странах Средиземья. В течение третьей эпохи он стал родным языком практически для всех «говорящих» народов (кроме эльфов), которые жили в пределах границ древних королевств Арнора и Гондора, т.е. на север от Умбара вдоль всех побережий до залива Форохель и внутрь материка вплоть до Мглистых гор и Эфель Дуата. Он распространился также к северу вверх по течению Андуина и занял территории западнее Реки и восточнее гор вплоть до Ирисной низины.
• К моменту Войны за Кольцо в конце третьей эпохи границы распространения этого языка как родного оставались теми же, хотя большая часть Эриадора к тому времени опустела, и очень мало людей жило на берегах Андуина между Ирисной низиной и Рэросом.
• В лесу Друадан, что в Анории, скрывались ещё остатки древнего племени диких людей, а в холмах Сирых равнин сохранились люди из старого народа полеван, заселявшего прежде большую часть Гондора. Они оставались верны собственным наречиям, тогда как в степях Рохана жил теперь северный народ, роханцы, которые пришли в эти земли пятью столетиями раньше. Но всеобщий язык употреблялся в качестве второго языка для общения всеми, кто сохранял собственный язык, даже эльфами, не только в Арноре и Гондоре, но и во всех долинах Андуина и к востоку вплоть до дальних окраин Лихолесья. Даже среди диких людей и полеван, сторонившихся прочих, были те, кто мог говорить на нём, хотя и ломано.

«Сначала я поддался мрачному настроению и заподозрил в предательстве Радагаста Карего, на что, без сомнения, и рассчитывал Саруман. Однако, припомнив разговор с Радагастом, понял, что Саруман обманул и его: я неминуемо ощутил бы фальшь, ибо Радагаст не умеет притворяться. Да, Радагаст был чист передо мной — именно поэтому попал я в ловушку: меня убедили его слова.

Но поэтому лопнул и замысел Сарумана: ничего не подозревающий Радагаст выполнил своё обещание. Расставшись со мной, он поехал к Лихолесью, где у него много старинных друзей — и вот орлы с Мглистых гор закружились над Средиземьем. От них не укрылись ни огромные стаи волков, ни орды орков, ни Девять Всадников, прочёсывающих западные страны; кроме того, они услышали о бегстве Горлума. И орлы отправили ко мне гонца.

Однажды лунной ночью, уже под осень, быстрейший из Великих Орлов, Гваихир Ветробой, внезапно спустился к Ортханку и увидел меня на его вершине. Я окликнул его, и он унёс меня прежде, чем Саруман опомнился. Когда из ворот Изенгарда полились в погоню за мной волки и орки, я был уже далеко.

«Куда ты можешь отнести меня?» — спросил я Гваихира.

«За многие лиги,— сказал он,— но не на край света. Я был послан сюда как гонец, а не как конь».

«Тогда мне нужен конь,— сказал я.— И не просто конь, а превосходный скакун, потому что никогда ещё не нужно мне было так спешить».

«В таком случая, я отнесу тебя в Эдорас, к герцогу Ристании — такое расстояние для меня не крюк».

О лучшем и мечтать было нечего, ибо в Рохане, герцогстве Ристания, живут ристанийцы, властелины коней, и нигде в Средиземье нет лошадей, равных тем, которых разводят на этой великой равнине между Мглистыми и Белыми горами.

«Ты считаешь, что людям Рохана можно ещё доверять?» — спросил я орла, потому что предательство Сарумана заставило меня быть подозрительным.

«Они платят Мордору дань — ежегодно отправляют туда много коней, как я слышал,— ответил орёл.— Но пока не попали под его иго. Однако, если Саруман, как ты говоришь, перешёл на сторону зла, их судьба предрешена».

Прежде, чем рассвело, он опустил меня на земли Рохана. Остальное можно рассказать вкратце… В Ристании зло уже было за работой: Саруман опутал ристанийцев сетями лжи, и герцог не поверил моим словам. Он велел мне взять лошадь и проваливать. Я так и поступил, и мой выбор изрядно его раздосадовал, потому что я взял из табунов Рохана лучшего коня, подобного которому прежде не видел.

— Тогда это, должно быть, поистине благородное животное,— вставил Арагорн и, вздохнув, добавил: — Мне очень горько узнать, что Саурон получает дань лучшими конями Средиземья, хотя сегодня прозвучали известия и более мрачные. Когда я последний раз был там, ристанийцы ещё никому не платили.

— Могу поклясться, что они и сейчас не платят,— вмешался Боромир.— Это ложь, распущенная Врагом. Мне ли не знать верных и доблестных мужей Рохана, наших союзников, которые издревле живут в землях, пожалованных им Гондором!

— Тень Мордора затмила немало земель,— возразил Арагорн.— Саруман уже поглощён ею. Ристания окружена. Кто знает, что ты выяснишь там, если когда-нибудь вернёшься?

— Только не это,— парировал Боромир.— Ристанийцы не станут выкупать свои жизни конями. Они любят своих лошадей почти как родичей, и не без оснований: ведь кони Ристании пришли с полей Севера, далёких от Тени, и порода их, как и род их повелителей, восходит к свободным дням древности.

— Совершенно верно,— сказал Гэндальф.— И есть среди них один конь, который был бы достоин появиться на заре мира. Лошади Девятерых и в сравнение с ним не идут; он неутомим и быстр, как порыв ветра. Ристанийцы называют его Тенегоном: днём его шкура блестит, как серебро, а ночью сливается с тенями, и его невозможно увидеть. Лёгок его шаг и стремителен бег! До меня никто на него не садился, но я укротил его и он понёс меня с такой быстротой, что, когда Фродо добрался до Могильников, я уже пересёк границу Шира, хотя отправились мы в путь одновременно — он из Хоббитона, я из Рохана.

Но, пока я скакал к Ширу, страх во мне неуклонно нарастал. Чёрные Всадники двигались на север, и хотя расстояние между нами день ото дня сокращалось, они по-прежнему были впереди. Вскоре я узнал, что Всадники разделились: одни остались у восточной границы, рядом с Зелёным Трактом, а другие проникли в Шир с юга. Я направился в Хоббитон; Фродо там уже не было, но я перемолвился парой слов со стариком Скромби. Точнее, слов-то было гораздо больше, только нужных мне мало, потому что распространялся он в основном о скупости и прочих недостатках новых хозяев Торбы.»

В целом 1420 стал в Хоббитании удивительным годом. Тут было не только дивно сияющее солнце и восхитительные дожди в должное время и в идеальном количестве, но и, как казалось, нечто большее: само дуновение изобилия и роста и мерцание красоты, превышающей обычные, смертные лета, блеснули и пронёслись над этим местом Средиземья. Все дети, рождённые или зачатые в этот год, а их было много, были красивы и крепки, и у большинства были густые золотые волосы, что прежде было исключительной редкостью среди хоббитов. Плоды были так обильны, что хоббитята просто купались в клубнике со сливками, а позднее сидели на лужайках под сливовыми деревьями и ели, пока не воздвигли из косточек кучи, похожие на маленькие пирамиды или груды черепов побеждённых, а затем продолжали в том же духе. И ни один не заболел, и все были довольны, кроме тех, кому надо было косить траву.